Эндорф, вновь приобретший полностью человеческий вид, слабо улыбнулся, но ржать, вопреки обыкновению, не стал. Он подошел к окошку, через которое недавно улетел Воронок, вытащил из кармана замызганных брюк свои любимые тонкие эльфийские сигары и принялся вертеть их в руках, дожидаясь, пока женщина придет в себя, вынырнув из глубин неадеквата, и можно будет пойти куда-нибудь, где вентиляция получше, чем здесь, и где можно спокойно курить. Курить хотелось просто нечеловечески, и разрушенные планы по прижатию кого-то к стенке только сделали его еще сильнее.
-Только ты не вздумай ему это сказать... А то, боюсь, мне тебя уже будет не спасти. Ни клубок не поможет, ни мисочка молока, ни игрушечная мышка... - Всетемнейший говорил довольно серьезно, хотя и смотрел на наглую женщину со странным, почти отеческим умилением. Просто такая вот шутка была вполне в духе Мэри. Она не раз уже выкидывала подобные фокусы, и князю ох как нелегко было потом все уладить. Хотя он и сам... горазд на шутки. Но хуже всего было с Рангией. Она-то в силу сумасшествия от шуток даже и воздержаться не могла, а фантазия у нее была побогаче, чем у Эндорфа и Мэри вместе взятых... Вот потом и извиняйся перед канцлером, объясняя ему, что таинственный символ, нарисованный на каждом документе жирной желтой краски - это Лыб. Что такое Лыб, князь и сам не знал, но канцлера убеждал, что это магический символ, приносящий удачу. И что, возможно, рукой Рангии в момент начертания руководила сама Тьма, не менее...

оос
аналогично

Эндорф честно отвечал на все проявления ласки и нежности, приобщив к этому одну руку, которой по большей части почесывал и поглаживал голову женщины. А вот во второй руке он по-прежнему крепко (даже, наверное, слишком крепко) сжимал портсигар и явно побаивался выпустить его из рук - кто знает эту хитрую дочь Тьмы?.. На что еще она способна во имя истребления в нем - в князе - вредных привычек?.. Что она может сделать с этими маленькими чудесами, источниками кратковременного блаженства ценой золотой каждый?..

Сейчас, будучи загнанным в угол и грея спиной стенку, Эндорф постепенно снова терял человекообразность, но будто бы гораздо меньше, чем раньше - зубы только удлиннились, глаза немного поменялись... "Хочешь?" - спрашивает Ханф. Она часто задает этот вопрос, причем не всегда произнося его вслух, но стреляя глазами так, что ответ не имеет особых вариантов. Эндорф неожиданно вспомнил то письмо, которая она ему написала, кажется, целую вечность назад, когда впервые пришла к нему в Финвар, чтобы впоследствии разрушить плод многолетних трудов - с таким тщанием и любовью возводимый вакуум.
"Мой Лорд, - писала она в письме, - Вы жестоки и равнодушны. Вы почти мертвы. Вас вылечит другая…"
-Ты дважды ошиблась, - неожиданно ляпнул он, но тут же моргнул и поправился, добавив уже по теме:-Хочу, - и улыбнулся, - курить. Сильно. - добавил он и продолжил, улыбаясь уже очень кровожадно:- Настолько сильно, что почти готов убивать... - тут он злобно-демонически хихикнул и, ущипнув женщину за задницу, нашел ее губы и взял их в плен.
...-Пойдем к твоему роялю. Сейчас. Ладно? - попросил князь, не без сожаления выпустив губы на волю. Ему казалось, что сейчас он сможет исполнить что-то особенное, хотя и совершенно не представлял, что именно. Но он был почти уверен, что стоит ему сесть за рояль - и все получится само-собой...

Эндорф послушно шел за коварно ухмыляющейся и лукаво поглядывающей Ханф, предвкушая что-то... очень приятное там, в западне... Или в раю. Правда, потом он решил это приятное не оттягивать и зажег сигару прямо в коридоре, справедливо рассудив, что никому помешать здесь не может, ибо никого кроме Ханф, разрешившей ему курить, в доме нет. Повращав сигару в пальцах так, чтобы она разгорелась равномерно и подождав с минуту,  пока сигара остынет, Эндорф сделал первую затяжку.
-Ммммффф, - чуть закатив глаза простонал князь, набрав в рот кисловато-сладкого сигарного дыма и вроде даже причмокивая языком от удовольствия. - Ханф, а ты точно не хочешь тоже покурить?.. - щедро предложил расслабленный Всетемнейший, выпустив дым красивым колечком. Конечно, он, пожалуй, запаливал ее слишком торопливо и от этого удовольствие было чуть подпорчено, но терпеть еще дольше он уже не мог... - Один разок можно, м?.. И даже нужно! Ты пробовала когда-нибудь такие?.. - с энтузиазмом предложил он и любовно посмотрел на длинную и тонкую эльфийскую сигару, красивого шоколадного цвета, наполнявшую коридор тонким запахом мелиссы, мяты и первосортного табака, который созревал года три, а то и дольше, окруженный тщательным уходом мерзких, но, к сожалению, весьма умелых в этом смысле эльфов. 
Вот оно - счастье... Не хватает только вот еще кресла, бренди и Ханф на коленях...

-Прекрасно, - не совсем искренне восхитился Эндорф, тщательно, впрочем, эту маленькую неискренность скрыв за очередной затяжкой и довольной улыбкой. Он в самом деле не слишком любил слишком светлые помещения, привыкнув за долгие годы к гулкому полумраку, царящему в Финваре. И его действительно расстроил паркетный пол и полное отстуствие мебели. Но это по чисто субъективным причинам, зарожденным в связи с княжеской неприличностью и планами на будущее. Эндорф без лишних слов и церемоний опустился на стульчик напротив рояля, выдохнул дым и, удерживая грозящую вот-вот потухнуть сигару во рту, наиграл коротенькую мелодию, словно опробывая рояль, вслушиваясь в его звучание, знакомясь с ним. Прежде чем последняя нота успела затихнуть в воздухе, Эндорф вновь взял сигару в пальцы правой руки, чуть повернулся к Ханф, опять выдохнул дым и с улыбкой, означающей, что первое знакомство с роялем прошло вполне успешно, заявил: - Мне нужна пепельница. Пожалуйста... - "Пожалуйста" он добавил как бы напоследок, словно забыв про него. А может, и действительно забыв, привыкнув разговаривать со всеми в приказном тоне.
То, что в доме у Ханф есть по меньшей мере одна, а вероятнее всего, масса пепельниц сомнений у Всетемнейшего не вызывало. Во-первых, Ханф - гостеприимная хозяйка, а гостеприимные хозяева всегда держат в доме пепельницу. Для гостей с дурными привычками, чтобы те чувствовали себя удобно и уютно. А во-вторых, у нее как-никак муж курящий...Был. Неизвестно только: был муж, или бы курящий? В смысле, муж ли он еще, и действительно ли он бросил курить.
Эндорф категорично дернул бровью, и, удерживая в правой руке сигару, переставшую грозить затуханием, зато начавшую грозить обвалом пепла, левой рукой наиграл еще одну простенькую коротенькую мелодию, повторно пробуя звучание рояля на вкус и пытаясь уловить тонкое послевкусие, оставшееся от звука после затухания. Легкое изменение в окружающей среде, слышимое только оборотничьим ухом, а человеческим - улавливаемое только подсознательно. К счастью, слух, в отличие от всего остального, после выпитого зелья ничуть не пострадал и это самое "послевкусие", чуть менее полное и густое, чем у рояля, принадлежавшего князю, чутко захватывал, вызывая на лице Всетемнейшего расслабленную улыбку и заставляя его смотреть на Ханф странным, непонятно чего жаждущим взглядом, затянутым плотным туманом, смахивающим на дым княжеских сигар.

-Спасибо, - поблагодарил князь, взял у женщины пепельницу, благодарно поцеловав тонкое запястье, и аккуратно пристроил в пепельнице сигару, предварительно свалив в нее обваливающийся пепел. Вряд ли он станет ее докуривать, вероятнее всего сигара была обречена на бесславное затухание и быть зажженой повторно ей не светило. Всетемнейший наклонился и установил странную пепельницу рядом с ножкой рояля. После этого он глубоко вдохнул и, задумчиво опустив палец на одну из клавиш, дождался, пока она отзвучит и словно бы очнулся, начав играть одну довольно старую песню, написанную на стихи Штэля. Мелодия песни была довольно угнетающей, категорично-минорной, но при этом странно-страстной. Когда слышишь такую мелодию обычно сразу хочется поднять голову и расправить плечи, и непременно слегка прищурить глаза. Играл князь так же легко и непринужденно, как всегда, толком не глядя на клавиатуру, а по большей части на ту, для кого играл. Он действительно редко играл для кого-то, музицируя  обычно для себя, для души, для всех и... для никого. А сейчас было кому играть, и кому хотелось играть, и кто готов был слушать и понимать.
-Ты извини, - улыбнулся Эндорф, не прерывая процесса музыкопроизводства, - мой голос сейчас немного не в форме, так что я, конечно, постараюсь, на строго не суди. - нет. можно было, конечно, выбрать другую, исключительно инструментальную композицию, или просто не петь, но Всетемнейшему очень уж хотелось сказать Ханф именно то, о чем пелось в этой песне. Такая шикарная прелюдия!
Так что он неслышно кашлянул и хрипло и негромко, но почему-то очень басовито, запел:
-Bereite mich
Ich falle vor dir nieder - Feind
Gib mir mehr von dir
Zieh dich aus
Entblose deine Seele
An deine Brust will ich mich binden
Auf weissem Marmor mich zur Ruhe legen
Unter deinen Augen mich dir beugen
Unter deinen Schwingen mich dir ganz ergeben
Weisse Gottin oder Mensch?
Gib mir mehr von dir
Lass mich in deinen Krater sinken
Nimm mich gefangen in deiner Mitte
Erhore meine Sehnsucht

Вот так, не сначала и не до конца, уступив побольше места музыкальной части, удлинив и изменив ее. Вот так неправильно и вот так жестоко обрезав значительный кусок текста, который из-за этого изменил все свое значение, так, как нужно было Всетемнейшему. Вот так, оставив самую пошлую, но неоспоримо прекрасную часть, он повторно признавался женщине в любви, искренне надеясь, что в этот раз она не будет столь расстроена и шокирована, как в первый.
-Du fasst mich an... - добавил  Эндорф напоследок и положил руки на колени.

Эндорф, не подозревавший о философских и глубоких, но очень нелестных и подозрительных мыслях Ханф, еще немного посидел, посмотрел на застывшую любовницу, опустил крышку рояля и встал с табуреточки.
"Наверное, лучше мне не признаваться ей в любви. Ни в каком виде" - чуть насмешливо подумал он, привлекая женщину к себе и пытаясь что-то сказать ей на ухо. Однако, голос видно, какой бы оборотничьей регенерацией не был оберегаем, все же не выдержал такого издевательства и серьезно обиделся, так что из уст князь вылетел только невнятный хриплый сип. Впрочем, Эндорфа это ничуть не расстроило, он дернул плечом, улыбнулся и приложил палец к губам, призывая женщину помолчать в знак солидарности. Некоторое время он влюбленно полюбовался на свое прекрасное отражение в глазах Ханф, после чего, мазнув губами по губам, наклонился за пепельницей - не оставлять же здесь? - и, взяв Ханф за руку, поглаживая холодные - относительно своих собственных - пальцы, повел ее куда-нибудь... где есть лежательная или сидетельная мебель, ибо секс на рояле - это же... практически богохульство!
То есть, вообще говоря, повел в помещение, соседнее с комнатой с роялем. Помещением этим оказалась библиотека, и это вполне устроило Всетемнейшего, ибо в библиотеках всегда, всегда есть уютные кресла или диваны. И к счастью в этом смысле библиотека Ханф не отличалась от мировых стандартов - здесь тоже нашлись кресла и шикарный, уютный и мягкий на вид диван. Кхм.. прямо скажем - диванище.
Князь поставил на письменный стол странную пепельницу с уже совсем умершей сигарой и вопросительно поднял бровь - ну мало ли?.. Вдруг для Ханф - секс в библиотеке это тоже кощунство? Или может она не любит диваны? И кресла? Правда, тут же все-таки еще стол есть, но не в этом суть.

Вообще говоря, Эндорф был бы совсем не против отыскать спальню и злостно ее осквернить духом.. кхм. измены. Ведь они с Хевой трахались в его спальне! Правда, Ханф, вероятно, этого не помнит... Но не в этом суть!
Но столь мерзкие планы отмщения князю в голову попросту не пришли, ибо ему было как-то не до них. Вот совсем. Потому что женщина рухнула куда-то на пол, а его, княжеское, сердце, словно бы из чувства противоречия, подскочило куда-то вверх, к самому горлу, перекрывая доступ воздуха в организм. Центр обогрева тела сместился куда-то к паху, совершенно обескровив руки - они стали совершенно холодными, особенно если учесть их обычную температуру, - и мозг, наверняка, тоже. Или может быть он, убогий, последовав примеру сердца тоже куда-то переехал? К паху, например. Там хорошо. Там отапливают...
Рука, свободная от томных объятий припухших губ женщины, неожиданно показалась Всетемнейшему какой-то лишней, нелепой, неуклюжей и совершенно ненужной, и Эндорф, лишенный поддержки мозга, совершенно растерялся, куда ему ее деть. Но глазам, еще вполне могущим и жаждущим воспринимать информацию, так удачно в поле зрения попали шикарные темные волосы, покрывающие голову столь страстно желаемого объекта, и Эндорф радостно запустил руку в них, возвращая все задолженные почесывания и поглаживания.
Обоняние обострилось, транспортируя в мозг (где бы он не обитал) целую гамму будоражащих запахов, начиная с неповторимого запаха кофе (точнее, запаха Ханф, ибо кофе так  возбудительно не пахнет. нет), запаха умершей сигары, мелиссы и библиотеки, и отдаленные, слабые и невыраженные запахи осени, проникающие с улицы. Всетемнейший вздохнул поглубже, пропихивая сердце назад в грудную клетку и ответно посмотрел в серость глаз ханфовских болотностью глаз собственных. Именно болотностью, ведь они становились у него совершенно зелеными, в моменты отсутствия мозга в голове...

Озарение пришло как всегда внезапно и как всегда совершенно не в тему.
Абсолютно неожиданно Эндорф понял, что он ведь... вполне мог жить последние пятьдесят лет. Вполне мог жить, слышать, видеть и дышать, а не мучительно медленно разлагаться в своем идиотском коконе. Что, вобщем-то, никому не нужна была его скорбь, его раскаяние и печаль по поводу совершенной много лет назад роковой ошибки. Что никому, никому он не сделал лучше, не выходя двадцать лет подряд из Финвара и воспринимая женщин только как временное пристанище, словно боясь изменить какому-то призраку, преследующему его по пятам все это время. Что не такой уж прекрасной была эта чокнутая женщина - его жена, и что не так уж замечательна и безоблачна была их совместная жизнь.
От таких кощунственных мыслей у Эндорфа перехватило дыхание и побежали мурашки по спине, но он понимал, что все это действительно так, все это правда. И чтобы осознать все это, ему понадобилось полвека, самая обычная человеческая женщина, чуть подрагивающая в его руках, и любовная горячка, помутившая рассудок, все это время запрещавший думать о Парвати в таком ключе и наотрез отказывающийся  признавать, что на самом-то деле чувства к ней давно остыли, превратившись во вредную, опасную привычку.
Всетемнейшему вдруг стало страшно и радостно одновременно, и он стоял, так и забыв вдохнуть, словно боясь спугнуть свое страшное озарение, потерять его, снова вернуться в этот безумный омут выдуманной печали, боясь снова вернуться в Финвар и прогнить там еще пару веков, пока какой-нибудь ловкий наемник не доберется-таки до него.

...но Всетемнейший совсем-совсем не хотел тонуть, даже и в нежности. Он едва-едва вернулся к жизни и покидать ее снова он отнюдь не желал. Он вздрогнул, моргнул и вдохнул. Выдохнул. И растянулся в широкой улыбке от уха до уха, опять испытывая желание громко и беспричинно рассмеяться.
-А я буду, - почему-то очень упрямо, но абсолютно беззвучно в силу отсутствия голоса сообщил он своей утопительнице, спустил руки на ее талию и поднял так, чтобы ее глаза оказались напротив его собственных, и ей не пришлось больше смотреть на него снизу вверх. - Поняла? Буду! - и добавил уже одними губами, не будучи способным издать даже убогий сип:- И пусть тебе будет стыдно. - здесь княже прищурился, соединил ненадолго ее губы со своими, окончательно разрушая атмосферу этого странного недолго-долгого момента, и, потверже установив женщину на пол, уже конкретно так, категорично и безапелляционно, почти агрессивно, к  ханфовским губам присосался, закрывая этим поцелуем дорогу назад, потому что такие вот моменты не должны длиться слишком долго. Чем дольше они длятся, тем сильнее они обесцениваются, надоедают и тем быстрее забываются. Лучше пускай это как-нибудь еще раз повторится. Попозже. Не сегодня и не завтра, тогда, когда это действительно будет необходимо.
Чуть дернув головой, словно соглашаясь с собственными мыслями, Эндорф спустил руку с талии еще пониже и пропустил под штаны, найдя там все еще прохладными пальцами свой любимый шрам. "А эти сволочные эльфы все-таки знают, как украсить женщину..." - с улыбкой подумал он и пропустил, наконец, между двумя парами губ - своими и ханфовскими - полоску воздуха, будто бы снисходительно позволяя подышать.

Всетемнейший может и издал бы какой звук... Если бы тот издавался! А так не вышло даже возмущенно булькнуть, и это уже совсем не смешно и даже практически обидно. Чтобы как-то компенсировать отстуствие реакции на столь интимные пощипывания, Эндорф высвободил руки и ловко и быстро справился с пуговичками на рубашке женщины, думая о том, что пуговички после ужасающих шнуровок на платьях - это... ну просто прекрасно! Ведь шнуровки надо расшнуровывать долго, тщательно, осторожно (чтобы не дай бог не порвать, иначе жди скандала и требований компенсации), и после них ужасно болят пальцы! Вон в последний раз, во время общения с Евой, он поленился ее раздеть, и что? Взмок! Ибо такое количество юбок - это просто какое-то издевательство!
Стянув-таки  с Ханф ее рубашку, и уже практически привычно не обнаружив под ней белья (и откуда в ней эта привычка? после потери памяти-то?), Всетемнейший в качестве комплимента восторженно закатил глаза, демонстрируя свое отношение к богатствам, произрастающим на просторах грудной клетки любовницы. Видно Князя Всея Тьмы и впрямь сразило наповал, потому что он величественно упал. На диван, так ненавязчиво приближавшийся к ним все это время. А чтоб не так обидно было, увлек и Ханф за собой. На себя, если быть точнее. Так что, вот радость-то, теперь Ханф возвышалась над Великим и Всетемнейшим, а тот имел удовольствие созерцать ее снизу вверх.
Вообще говоря, князь не собирался выставлять свои чувства к Ханф на публичное обсуждение. Напротив, он планировал скрывать это до последнего, то бишь до того момента, когда Ханф согласиться стать княгиней... или он потеряет к ней интерес. И то и другое, учитывая стойкость в убеждениях Ханф и однолюбчивость Эндорфа, в ближайшем будущем даже и не предполагалось. А слухи... Ну а что - слухи? Пускай уж лучше твердят, что Всетемнейший спит с Ханф Гесетц, чем, к примеру, с ее Грозной бабушкой или, того хуже, с ее уважаемым братом... А ведь были и такие слухи!
Эндорф сердито нахмурился и, словно в опровержение нелестных слухов, потерся губами о небольшую родинку, столь прелестно контрастирующую с белой кожей и розовым соском,  который князь не преминул задумчиво потрогать языком. Ну, раз уж все равно там оказался...

Эндорф работал губами с практически двойным пылом - ведь ответить женщине и назвать ее тоже как-нибудь... характеризующее он не мог, не мог даже выдать привычное "рррь" в ответ на знакомое уже "мыр"!
К слову, он неожиданно, очень внезапно заметил значительное ослабление энтузиазма Ханф по сравнению с купальным и докупальным уровнем, но самоуверенно списал это исключительно на усталость, ведь ей целый день пришлось по замку бегать, с придурками этими общаться, его, князя, покрывать... Она давно не спала, а вот он, Эндорф, успешно успел пару часов подремать под эшафотом до начала грозы.
Объяснив таким образом себе все неприятные наблюдения, Всетемнейший (сначала мужественно хотевший вообще уложить даму спать, но потом испугавшийся, что она чего-нибудь не то подумает или, того хуже, оскорбится), самоотверженно решил взять инициативу и основной труд на себя. Чуть не прослезившись от собственного благородства, Эндорф обхватил свою даму поудобнее и, не отрываясь от губ, благополучно уложил спиной на диван, устрашающе низко зависнув сверху. "Что, страаашно?" - очень хотелось сказать ему, но вместо это пришлось просто молча проведя пальцами по животу, спустить руку к поясу на штанах Ханф, который ему сейчас предстояло устранить. Звякнув поясом и стянув с любовницы штаны, Всетемнейший чуть отстранился от нее, дабы строго посмотреть в глаза и удостовериться, что та еще не заснула и вообще еще вроде как живая.  Ну не хотел Всетемнейший повторять начинать некрофильские эксперименты!
Приникнув снова губами к лицу Ханф, князь поскорее расправился с собственными брюками и только тогда оставил лицо своей женщины в покое, решив коварно потревожить покой "гордых сисек". Ну а пальцы единственной свободной руки (второй приходилось опираться на диван - вряд ли Ханф так уж сильно обрадовалась бы, навались на нее сейчас пусть и тощий, но все равно весьма весомый княже) он благословил на второе долгое и ответственное путешествие по ее животу, на этот раз - к паху, чуть пониже и немного вглубь. Ведь она же любит его руки, правда?.. А вдруг полюбит еще сильнее?.. И каждый палец в отдельности?..

Вот теперь Эндорф верил, что женщина живая и очень даже неплохо себя ощущает. Впрочем он самоуверенно присвоил эту заслугу себе и своим магическим пальцам, ну и там языку и губам, немного... И он отчетливо слышал, что она сдерживает стон, и это ему по-настоящему нравилось, ведь он действительно не любил этого. Но ей он об этом не говорил, сама догадалась, умница. Всетемнейшего выводили из себя наложницы, от чрезмерного старания и переигрывания оглушающие его воплями, смахивающими на предсмертные крики амазонок. К тому же любой стон заставлял его насторожиться и сильно задуматься, не делает ли он больно или неприятно.
Эндорф опустился еще пониже и поцеловал горячий живот чуть ниже пупка. Живот был подтянут и немного подрагивал на выдохе, и Всетемнейшему неожиданно очень захотелось отойти на несколько шагов и поглядеть на Ханф, столь старательно выгнувшую спину, оттуда, но он, естественно, не мог себе такого позволить. Оставалось только надеятся, что Ханф ему однажды все-таки станцует еще раз и даст налюбоваться на себя досыта.
Регенерация тем временем, медленно но верно делала свое дело и постепенно возвращался князю способность... ну хотя бы шептать для начала. Эндорф, хорошо это ощутивший, немедленно решил воспользоваться вновь обретенной способностью и, покинув гордые гордости и вернувшись вверх, к лицу Ханф, он со смешком уточнил:
-Что еще за Шсинайрд?.. Я практически ревную!.. - сие тихое шипящие возмущение было риторическим и основной его целью вообще было согреть дыханием ухо и оказаться поближе к мочке, которую можно прикусить. А вот следующая реплика уже требовала ответа: - Какие-нибудь конкретные пожелания, о прекраснейшая из дочерей Тьмы?..

Великий и Всетемнейший и правда сейчас был волкообразным. Да, не смотря на настойку мага, это снова случилось и Эндорф снова ничего не мог поделать с удлинившимся и обострившимися зубами, столь пикантно участвовавшими в поцелуе, зелено-желтыми глазами с почти вертикальными зрачками и немного впавшими небритыми щеками. А еще, кажется, чернявые волосы стали медленно выцветать, как после долгого пребывания на солнце, и приближаться по цвету к уже обесцвеченной части волос... Что-то новенькое!
Князь издал странный стон и чуть отстранился, прервав поцелуй, чтобы все-таки сказать что-то еще. Ну не мог же он оставить последнее слово за Ханф! Нет! Так что он тряхнул головой с серовато-серебристыми волосами, которые тут же соскользнули с плечей и удобно обосновались на груди у женщины... "Щекотно, наверное", - злорадно подумалось ему.
-...Охмурила Князя и довольная... Ты видишь, видишь, что со мной происходит?! - возмущенно прошептал он и прижался так, что сразу стало непонятно, что именно он имеет в виду под последней репликой. - Сссстерва! - резюмировал он и наконец покончил с этой явно затянувшейся прелюдией и окунулся в источник их общего с Ханф наслаждения на ближайшее время. Это он специально, чтобы все-таки оставить последнее слово за собой, и не дать Ханф возможности сказать еще что-нибудь. Тут, понимаете ли, дело престижа! Торопиться Эндорфу сейчас не хотелось, а потому темп он задал неспешный, но довольно резковатый, медленно уходя, но решительно, фирменно по-всетемнейшему, возвращаясь.

В этот раз сдерживать дальнейшее превращение было совсем не сложно. По правде говоря, его вообще не приходилось сдерживать, потому что выкрасив волосы князя в серебристый цвет его волчьей шкуры, превращение на этом и остановилось. И это не могло не радовать князя - хоть какая-то польза от этой практически вредоносной настойки.
А рай был все ближе и ближе. Сердце Ханф билось так сильно, что Эндорфу практически казалось, что он держит его в руках. Умудрившись замедлить и без того неспешный ритм, князь улыбнулся куда-то через плечо Ханф, и, вновь перехватив ее покрепче, как-то очень плавно перетек вместе с ней в вертикальное положение, покинув шикарный диван. Причина, подтолкнувшая Эндорфа к смене положения в пространстве, была до смешного прозаична, неромантична, но убедительна - у него затекла рука, которой он упирался в диван.
Надежно установившись на полу, князь продолжил, а точнее, возобновил далекий путь к Раю. Он искренне надеялся и верил, что они с Ханф до него доберутся вместе, без потерь в боевом составе и оставших бойцов, так что в каком-то смысле эти его надежды тоже можно назвать причиной смены местоположения. И именно в связи с этими надеждами Эндорф чувствовал странный азарт, как будто бы Высшими Силами ему было поручено особо важное, крайне ответственное задание: бороться с неизбежностью до тех самых пор, пока отряд не доберется к воротам конечного пункта назначения.