-Хм, скажи мне, э-э-э-э, дорогой мой шурин, - с некоторым отвращением начал Тило. Ну а кому бы понравилось такое: сидит тут, делает вид, что ему стыдно... Знал бы он, каково было Ханф! Да как он вообще посмел...
Примерно на это месте мясорубка мысленно вздохнул и махнул рукой.
-Ладно, кому ты материально насолил? Подставил как-нибудь? Успел раньше спереть? И вообще, обыграл по всем статьям? Я не уверен, что из-за твоей кроликообразности могли устроить такую охоту.

-Это уже более конкретная информация, - Тило нахмурился и сверкнул глазами. С Хевой он ничего поделать не мог, но напротив Флюммера мысленно поставил жирную такую Галочку: нашинковать в капусту. Неверную жену в приступе ревности - это хоть как-то понять можно.Теоритически. Но ребенка?!-С этим можно работать. Отлично, сейчас я отправлю эти имена ребятам. Пусть работают, планируют... Не зря же хлеб едят.

-Мда, пора бы ичесть знать. А я так и не наелся!! Пойти что ли еще капусты поесть? - Тило встал и начал расставлять по местам документы, книги, просто какие-то бумажки, целые тома досье... В доме у Тило был архив. В доме у Ханф - художественная библиотека. У бабули Грозы-Всех-Ублюдочных-Джентельменов - собрание книг по криминалистике, и так далее.
-Красота-а-а, - протянув Мясорубка, расставив все по местам. Кропотливая работа, которую начинал не он, но он продолждил, его вдохновляла. - Буду готов через 15 минут. назад дорогу сам найдешь? - не то спросил, не то приказал Тило и побежал собираться.

-Ну чего развалился, - стремительно вошел Тило и как-то серьезно и пристально посмотрел на Хеву. - Я готов. Ты много с собой вещей взял? И что-нибудь теплое? Если нет - надо будет тебе подобрать из вещей.

-Ханф о себе так не заботится, как заботится о тебе. Засранец. Мне бы такую жену, я б ее ни на миллиметр от себя не отпускал. Впрочем, может я предвзят: все-таки она моя сестра, одна из самых лучших для меня женщин, - тряхнул головой Тило, нацепил кожаную куртку, подхватит сумку, умудрившись повесить ее так, чтобы не задеть ни один из своих клинков, а их было много: бастарды за спиной, кукри на бедрах, за поясом - короткий нож, в сапогах - по криссу. Все это надо было не только грамотно уложить, улотковать, но сделать это так, что бы не бренчало, не давило, не резало. Впрочем, у Мясорубки был богатый опыт, позволивший сделать это ему быстро.
-Мы сейчас не пойдем на улицы, - сказал Тило, - мы пойдем по тоннелям в храм Тьмы и уже отуда отправимся. Пусть твои прилипалы ( аих трое вокруг дома) поломают себе голову. Кстати, жержи свой бастард, привыкай к нему. Никто ведь не отменял тренировки, -  Тило собрал волосы в хвост, внимательно огляделся, не забыл ли чего. -У тебя достаточно твои корешков и прочей травоядной ерунды, овечка ты луговая? Или надо зайти в лавку и пополнить запас? Псрото МОИ травки я смогу взять в храме, а вот насчет твоих корешков я не уверен. И еще... может ты наденешь кольчугу? У меня есть нетяжелая. А то я боюсь гнева Ханф, если в тебе понаделают лишних дырок. Если все в порядке, то - тронулись...

-Хуже, - широко улыбнулся Мясорубка, показав внушительный боекомплект зубов, - я буду тебе и мамочкой, и папочкой, и наставником, и шурином, и прикрытием. Единственное, что женой не буду. Это прерогатива Ханф, с ней мне точно не сравниться, сладкий... - Тило рассмеялся, и потопал в сторону тоннеля. Там было темно, но на удивление чисто и тепло, правда местами прокурору приходило пригибаться - ходы явно не были рассчитаны на длинных дяденек с добрым сердцем и мечами. Поплутав с полчаса по подземельям, Тило вывел своего шурина в храм Тьмы.
-Вот мы и на месте. Скажи, удобно? - подмигнул он Хеве и снова гулко расхохотался. Мясорубка чувствовал, что скоро ему придется поработать клинками. А это хо-ро-шо!

//улицы//

Вытиснувшись из бесконечно заколебавших проходов, ходов и переходов, волк немедленно встряхнулся, разбрызгивая вокруг крупные грязные капли, и потянулся, вытянув передние лапы вперед и неэстетично отставив задницу. Обращаться в переходах ему не хотелось - волк все же компактнее, и идти в волчьем обличьи по узким и низким коридорам явно удобнее, особенно если в тебе два метра роста.
Потянувшись, волк плюхнулся на бок, демонстративно растянувшись во все лапы на полу, изображая мертвую тушку и как бы во весь голос заявляя, что никуда он с этого места не сдвинется, хоть ты его колбасой приманивай.
Хотя... Князь не был совершенно уверен в своей сопротивляемости колбасе. Жрать хотелось вполне по-волчьи, и теперь, когда гром звучал уже оочень отдаленно, неподобающее и недостойное журчание в животе вышло на передний план. Однако волк по этому поводу уже ничуть не сконфузился, поленившись даже перевернуться на живот, чтобы журчание как-то заглушить. Он только повернул морду к Ханф и сделал большие и преданные глаза, умоляющие не оставить несчастного бедолагу умирать с голоду и немедленно принести ему большущий кусок баранины. Можно даже сырой... Главное, чтоб вот прямо сюда. А еще желательно разрезать ее на мелкие кусочки и уложить в пасть. А еще неплохо было бы, конечно, накрыть его, волка, одеяльцем, спеть песенку, погладить по шее и почесать урчащее и, кажется, от голода прилипшее к позвоночнику пузо... Но он согласен и просто на баранину. Он же не неженка, в самом деле!..

Пока зомби заботливо транспортировал Эндорфа к ванной комнате, он печально размышлял о том, что, наверное, не будь он повелителем всякой невкуснопахнущей мертвечины, его бы вывернуло наизнанку, да и вообще, крайне неприятно было бы транспортироваться куда-либо столь экстравагантным слугой. А так - ничего, нормально, привык... Ездить на зомби ему правда до сей поры не приходилось, но ведь все когда-то приключается в первый раз. Так что после того как волка заботливо свалили на ванный коврик, он даже благодарно что-то вякнул. Что не помешало ему, впрочем, тут же засунуть нос под коврик и приняться старательно его об этот коврик тереть, стараясь избавиться от запаха мертвечины, который, казалось, пропитал ноздри насквозь.
За этим самым занятием его и застала женщина, принесшая в ванную огромный поднос с едой. Какая хорошая женщина, - умиленно подумал волк и, предвкушающе почавкав языком, впился в огромный кусок сырого мяса. Почему он выбрал именно сырое?.. А вот черт его знает, но волчьей ипостаси сырая баранина импонировала куда больше, чем прошедшая кулинарную обработку. Старательно пережевывая пищу положенное количество раз (от этой привычки ему, вероятно, никогда не избавиться), волк соизволил, наконец отвести глаза от поднос и поднять их на ванну, в которой отогревалась женщина, а потом - очень медленно и задумчиво - на грязную лужу, которая натекла с его собственной шерсти, которая была уже какой угодно, но не серой. Философски фыркнув, Эндорф проглотил пищу и задумчиво уставился на поднос, выбирая, чтобы ему еще употребить в пищу.

Волк, подавившийся недожеванным и недопроглоченным куском говядины, честно пытался вырываться. Черт знает его, почему, наверное из природной вредности и княжеского противоречия, потому как против воды и купания он ничего не имел.
Но попробуйте вырваться из рук женщины, если она страстно жаждет вас искупать! Это дело столь же безнадежное, как и попытки достать для этой самой женщины луну с неба и попытки даже и одним глазком не косить в сторону других представительниц женского пола во имя верности одной-единственной. Вырваться из рук сосредоточия материнской нежности и упрямости, которое счастливо вздыхает и называет тебя, Великого и Всетемнейшего, Бумусюсюнчиком...
Короче, дело это гиблое и не очень-то полезное. Наглотавшись воды и мыльной пены, получив в глаз мочалкой и несколько раз поскользнувшись на дне ванны, волк обреченно вздохнул, поудобнее устроил задницу на дне, выпрямился и закрыл слезящиеся от пены глаза, полностью предоставив Свою Всепушистость женщине на тисканье и жмяканье, параллельно злобно лелея мечты о том моменте, когда он, наконец, обернется человеком и сможет ужасно отомстить... Почему он не превращался прямо сейчас? Так ведь обидится же, нехорошая волкостиралка! И тогда ни о какой мести можно и не думать - придется обращаться назад, ходить на задних лапах и всячески искупать свою вину...

И Эндорф послушно стоял под колпаком, изнывая от какой-то сильнейшей неприязни к себе и к тому,  что позволяет себе так унижаться. "Я же... Князь! Что я делаю?.. А что бы отец сказал?.. Хорошо, что я его спалил..." - грустно думал он, чувствуя себя убогой тупой болонкой без чувства собственного достоинства.
Правда, конечно, он ни за что бы не признался женщине, о чем он думает, но выражение на морде было угнетенное настолько, насколько может быть угнетенной волчья морда. Эндорф подумал только, что если она вздумает повязать ему розовый бантик, ее все-таки придется осадить.
"Нет, она меня соооовсем не уважает" - печально заключил он. -"А ведь уважала. Раньше. Боялась даже, наверное..." - волк глубоко вздохнул и неожиданно чихнул. А потом еще раз чихнул и передернулся всем телом, от ушей до хвоста.
Быть больным ему не нравилось совершенно (что не странно, правда?), горло неприятно саднило, а в ушах как будто организовали ватный склад, и даже под струей горячего воздуха Эндорф чувствовал себя довольно зябко. Зато он уже больше не был голоден, так что за счет этого его общее состояние заметно улучшилось. И живот, опять же, больше не исполнял голодную симфонию...

Шарообразный волк вздохнул, прикинув, что, наверное ей куда больше нравится его волчья ипостась, постоял еще некоторое, довольно продолжительное, время, утопая в ханфовской нежности и позволяя ей себя любовно стискивать в обьятьях, а потом моргнул и привычно без предупреждения стал человеком. Не тем верзилой, чей образ он выбрал для маскировки, а самим собой. А Ханф, не успевшая еще определить, кого она обнимает, продолжала это делать все той же влюбленностью, которая ему как человеку пока не светила. Правда, раньше этот момент перехода был еще более сладким, когда Ханф вообще боялась к нему прикасаться, чтоб только не соблазниться.
"А я ведь знал, знаааал, что такая любовь обязательно для одного из нас будет несчастной" - почему-то подумал он, хотя, в общем-то, пока ничего особенно плохого с ним не происходило и особенно несчастным он себя не чувствовал.
-Ррррь, - интимно сообщил он женщине на ухо, отфыркиваясь от собственной шевелюры (к счастью, не такой шарообразной, как волчья шерсть. Но близкой к тому) и с удовольствием цапнул мочку уха. - Мне просто очень нравится созерцать тебя в платье. Но без платья намного больше. В штанах тоже нравится, но это потому что у меня фантазия хорошая, - хихикнул князь, чмокнул ее в уголок губ, категорично и безапелляционно обнял, показывая, что настроен мстить, и спросил:- Слушай, так а почему ты все-таки так задержалась у Рафаила?

-Да, я... помню, - согласился Всетемнейший. - Действительно... милая. Но для фрейлины слишком сообразительная, - с улыбкой подмигнул он женщине. - А что, Рафаил решил, что это ты меня похитила? - "я ведь так и думал, что кто-нибудь догадается" - Или вообще не поверил, что меня украли?- Князь нахмурился. Эта идея с похищением ужа давно разонравилась ему окончательно, но признаваться в этом Ханф... не очень-то хотелось.
Эндорф выпустил Ханф из обьятий, поднялся на ноги и принялся беспокойно мерить шагами ванную комнату. В ванную комнату укладывалось ровно пять княжеских шагов. Так что метаться по ней в панике он передумал и вместо этого, не переставая пересчитывать метры ванной, спросил:
-И на чем вы сошлись? Что МЫ дальше собираемся де... а? - Эндорфа перебил буйный стук, больше смахивающий на очередные громовые грохотания. Всетемнейший резко обернулся и обнаружил маааленькое окошко под потолком, в которое методично долбился клювом княжеский питомец - Воронок.   Взглядом спросив разрешения у Ханф, Эндорф открыл окошко (для этого даже ему пришлось сильно вытянуть руки вверх и встать на цыпочки) и впустил ворона в помещение.
Бросив косой взгляд на Ханф, птица уселась на предплечье князя, а сам князь - опустился назад на пол.
Птица молчала. Эндорф тоже. Но Воронок ведь не просто домашний попугай... Через минуту такого вот взаимного молчания князь качнул головой и ворон, оставив на предплечье князя привычные глубокие кровоточащие царапины от когтей, взлетел и выбрался через окно прочь на улицу. Эндорф закрыл окно, вернулся к Ханф и задумчиво проговорил:
-Гротхаур погиб. Ханф, поцелуй меня, пожалуйста, срочно. Ты меня вдохновляешь на умные княжеские мысли.

Эндорф чуть прищурился, сделав лицо практически неприлично намекающе-хитрым и, ответно чмокнув женщину в нос, прошептал (ну говорить просто не мог нормально, да. зато можно все время выражать мысли интимным романтичным шепотом):
-А есть у меня действительно весомая причина, чтобы остаться здесь? - не сгоняя с лица хитрющего выражения "теть, дай монетку а теть... ну теееееть!", Эндорф с ленцой потянулся и перебрался поближе к ванне, около которой стянул с себя грязную, окровавленную и порванную рубашку и старательно смыл кровь с предплечья. Царапины от когтей недоброй птицы уже зажили, оставив на память только несколько розовых отметин, тоже, впрочем, бысто исчезающих.
-Он всегда такой ласковый, - умиленным шепотом сообщил князь, проявляя практически фанатичную любовь к агрессивному и категорически небезопасному питомцу.
Смерть Гротхаура только на пару минут вернула ему адекватность и вменяемость. Сейчас он вновь лихорадочно блестел глазами и готов был ржать по любому поводу. Да даже и без повода. Вот только ржать он больше не мог. Приходилось демонически хихикать. Все правительственные дела он благополучно выкинул из головы с несвойственной для себя беспечностью, поставив, правда, где-то в голове галочку, что надо бы все же узнать потом о смерти короля подробнее, ведь Воронок не мог и не сообщил ему подробности.
Однако виду об избавлении от важных мыслей князь не подал, надеясь использовать сложившуюся ситуацию в своих мерзких неприличных целях. Мол, видишь, любимая, какой я занятой. А я вот все равно готов бросить все ради тебя. А ты для меня даже станцевать не хочешь...
Мысль о танце не покидала князя с того самого момента в библиотеке, когда высокие и прочные столы впервые его на нее натолкнули... Только вот просить Ханф снова не хотелось. Хотелось, чтобы она, так сказать, по собственному желанию, во имя любви... э... ну ладно, хотя бы во имя близкой... кхм, очень близкой дружбы, - проявила энтузиазм.
Эндорф улыбнулся грязной рубашке и повернулся к женщине, сдерживая рвущееся наружу хихиканье.

По правде говоря, князево сердце билось не так уж ровно. Нет, то есть, ровно, но в заметно ускоренном ритме. В этом, конечно, виноваты те самые галлюцинации, привидевшиеся ему в горячечном бреду, в котором он вроде как находился. Ну там, взгляды призывные причудились. Тело, опять же, смачно обрисованное одеждой, тоже вот причудилось...
На самом деле в лечении он вовсе не нуждался, ведь не смотря на упадок сил в связи с принятым лечебным зельем мага, оборотничьи способности все еще были при нем и активно реанимировали княжеский организм. Но поскольку Эндорф совершенно искренне считал, что Ханф об этом знает и помнит, он решил, что она просто хочет вновь проявить заботу о ближнем и в определенном состоянии пушистом. Так что он умиленно шмыгнул носом и, ответно приобняв женщину где-то пониже талии, проговорил, стараясь не отвлекаться на галлюцинации:
-Я ведь тоже никогда не сочиняю музыку. Я мог бы, наверное, но мне не хочется... Не знаю, почему так, но никогда особенно не хотелось. А хотелось научиться рисовать или сочинять стихи, но вот в этом я полный бездарь и не смотря на все мои потуги, рисунки мои смахивают на творчество десятилетнего ребенка, а стихи - на частушки, написанные в пьяном угаре... Поэтому у меня в замке полно картин, а я знаю наизусть чертову уйму стихов.
И если по правде, мне куда больше нравится сам процесс воспроизведения музыки, чем ее прослушивание. Я не просто могу выразить свое настроение музыкой... Я выражаю его так, потому что чаще всего я не должен... не могу... выразить его как-то иначе. Я всегда должен держать себя в руках и казаться как можно более беспристрастным и почти безразличным. Я ведь... князь, - горько хмыкнул Эндорф, вдыхая запах кофе, исходящий от женщины, и свой запах - настоящий свой запах, а не тот, неправильный, чужой и тревожный. - Я не должен открыто выражать неприязнь, горечь, разочарование, огорчение. Нельзя. Не положено. И вообще... - нахмурился Всетемнейший и зарылся носом в волосы женщины, - никуда я не пойду! Как я могу заниматься правительственными делами, когда я болен! Бо-лен! А если я умру?! А?! Кто тогда будет князем? Наверняка какой-нибудь хмырь, злобный и даже ни капельки не пушистый... А вообще я верю, что в замке с этой чрезвычайной ситуацией и без меня справятся. Верю в своих командиров. Особенно в Цуруги. Рафаил меня все больше и больше разочаровывает последнее время... Повысить, что ли, этого мерзкого оборотня?..